Вон звёзды в окне
Вон звёзды в окне
* * *
Вакх, я полон тобой!
Гораций
Брось в реку того, кто пьёт одну воду.
Блейк
Не пить вино поэт не может,
Конечно, если он поэт.
И нет греха на нём, о боже,
Ведь пить негоже – это бред!
Всего бокала три – и духом
Воспрянет он, чтоб жизнь любить,
И то, что натворил ты, боже,
Он может в рай преобразить.
* * *
Шторм на поле в море ромашек,
Машет в небе лениво журавль,
Как корабль, он причалит к стае.
Стало мне веселее идти,
На пути красота такая,
Да бутыль «Токая» у губ!
Приголубь меня, милое поле,
Мне всё более ты роднее,
Ты в ромашках белее шторма.
* * *
Ветер, братец, ты окрыляешь метелью снега,
А у меня ни очага, ни одёжки, пусто во фляжке,
И на две-три затяжки «Беломорканал».
Доконал до дрожи мороз, и ни звёзд любоваться,
Ни женщин целоваться, и не с кем за них подраться.
Вся надежда на тебя, братца.
Засыпь меня снежком нежным, как в лесу валежник,
И безмятежным сном одари о королеве снежной.
* * *
Ах, ласточка моя, и ты, моя сорока,
Широко над плетнём подвешенная туча
На случай вновь стирнуть соседкино бельё!
Житьё-бытьё моё, как видите, печально –
Лишь чайник полон да картофелины три,
А вот внутри бутыли сушь пустыни.
* * *
Хрусталём содвинутых бокалов
Малой птахи раздаётся свист,
Чист, как сердце пьющего за здравье,
Давний друг и чуть панегирист.
Голосист мой друг – такая птица! –
Рвёт синица утреннюю тишь,
Ах, малыш, как радостно, красиво
Ты Россией над тропой пьянишь!
* * *
Коте, единственному другу
У меня нет собаки, лает чужая,
Изображая злость к моему коту.
Во рту жуть от подложной палёнки,
Хоть деньжищи платил за ту.
Из-за палёнки кот в ссоре со мной,
Гордо избой пренебрегает.
Другая собака охрипла б давно,
Но эта, видно, в опере выступает.
А кот мой арийцем слушает арии,
На пария ухом не поведёт.
Вот как степенен кошачий апостол,
Просто я рядом – и спокоен мой кот.
* * *
Очистил яйцо –
Луна в окне,
Посолил –
Закружил снежок.
Я, как бог,
Заготовил закуску
К ней,
Хоть она почти на дне.
Как в июле пахнет
Соседки укроп!
Огурец я с собачьей
Охотой отгрыз.
Выпил я, закусил
И в печали гляжу,
Как луну потянуло к пруду.
Я бы выпил ещё,
Но и так хорошо:
Нагишом с луной
По пруду плыву.
А в далёкой дали
На мели корабли.
Среди них самый светлый –
Мой.
Но причалить к нему
Не успею уже,
Зорко зорька их сторожит.
И печалиться мне
Век на грустной земле,
Где и ночь коротка,
Как жизнь.
* * *
Не вспоминай юность, не вспоминай море –
Дирижёра мечтаний о прибрежных красотках.
Пусть тоску утопят струи в бокал из бутыли,
Или прилив ритмичный при поэтичной луне.
И сольются годы в одинокий вечер,
В вечность, пока песня будет зреть во мне.
Красное в бокале, красное по жилам,
Жив я ожиданьем красного звучанья.
Как мне разобраться, что в груди клокочет?
Ночью притяженье безмолвия луны.
Не забыть мне моря, не забыть красоток,
Чёток очерк юный в лунной тишине.
Девушка-русалка там на влажном камне,
Мне глотками хмеля не завлечь её.
Не запить тоску мне, а восток уж алый,
И бокал светлеет, лишь в душе темно.
* * *
Быль о море пришла из бутыли –
Пили море рассветные зори,
Беспризорно качалась лодчонка,
А девчонка горела звездой.
Нежно юность вернулась с бокалом –
Эти алые щеки её,
Колотьё двух сердец, поцелуи,
Лунный взгляд, освящающий ночь…
Дно бутыли – как жаль! – не морское,
Не рискуя идти до конца,
Я юнца оторву от девчонки,
От её огневого лица.
* * *
Мне пить вино нельзя – и мне не пить нельзя,
Друзья мои ушли – и как не помянуть их?!
Но стих мой – звон пустой, и выпить много надо,
Чтоб в токе винограда омылись смысл и прелесть…
Вот, наконец, запелось. Заветное звучанье –
Журчанье ручейка иль веянье акаций –
Таких, признаться, песен и в жизнь не сочинить,
Но, чтоб их не забыть, нельзя мне просыпаться.
* * *
Нет у людей ничего и никого,
Кроме отца и матери,
Родичей,
Пращуров.
Мне одиноко,
Потому что я всех их лишился.
Бутыль вина
Пробуждает воображение,
И я быстрее птицы
Перелетаю к ним.
Но напрасна эта тщета –
Нищета жизни
Становится горше,
А страдание тяжелее.
В этой жизни никто и ничто
Не поможет,
Даже вино.
* * *
Подними ладонь, возьми звезду,
Нет не ту – седьмую в Медведице,
И запенится брага в небесном Ковше –
И уже есть что выпить с месяцем.
Он, как ты, постарел. Он, как ты, одинок,
Как снежок, тает он до рассвета…
На приметы наплюй – поживёшь ты ещё
И Ковшом, может, вычерпнешь Лету.
* * *
У мышей за застенком веселье.
Сел и я за стол, не засну.
Я плеснул раза три полстакана,
Вдрызг усталый, но глаз не сомкнул.
Я к окну пересел. Прохлада.
Правда, надо, чтоб было тепло.
За стеклом полумесяц глянул –
Да и спьяну слетел на пол.
Загрызут его, видно, мыши.
Он не дышит, он в доску пьян.
Я по дружбе ложусь с ним рядом,
И баюкает нас океан.
* * *
Как ветер в бору, я притих за столом,
Поделом в одиночестве ночь допивать,
Гладь стекла у окна нипочём прыткой мухе,
Я не в духе, но ей ни к чему улетать.
Там ночная прохлада, здесь нервы мои,
Напои я её, и притихла б она,
Да одна она в осень, как с ней я один,
До седин дотянувший безумец, кретин.
* * *
Мы по бокалу выпили вина,
Она и я. Но радостней не стало.
Усталый, я не шевелился даже,
Она же словно вовсе умерла.
Мы из горлб ещё глотнули с ней.
Вкусней обычно так – берёшь на веру
Свою ты меру за глотком глоток,
Чтоб ток вина струился ручейком.
О ком печалюсь я в глухую ночь,
И как помочь печали беспричинной?
Мы чинно продолжаем свой кутёж…
Найдёшь ли верную подругу, кроме тени?
* * *
Я выпил. Мечтаю. Но мне почему-то печально.
Начало тоски беспричинной, иль час уже поздний?
Вон звёзды в окне пред рассветом совсем измельчали,
Ночами они – словно в крышку забитые гвозди.
Светлеет. Остался лишь месяц от траурной ночи,
И очень печально, что скроется он в океане,
Как пьяный корабль, как парус, как я одинокий, –
И робкий мой сон навсегда овладеет сознаньем.